Ведьма с Портобелло. Страница 2

И не исключено, что она искала смерти, как по­терпевший кораблекрушение ищет островок в океане. И, вероятно, подолгу стояла глухой ночной порой на станциях метро, ожидая нападения – а его так и не последовало. И бродила в самых опасных кварталах Лондона, подставляясь под нож убийцы – а он так и не появился. Она пыталась навлечь на себя ярость силь­ных – но тщетно.

Но однажды все же преуспела в своем намерении – и была зверски убита. Но, в конце концов, скольким из нас не довелось увидеть, как то, что составляет важ­нейшую часть нашей жизни, исчезает, улетучивается с каждой прожитой минутой? Я имею в виду не только нас, людей, но и наши идеи и мечты. Можно сопро­тивляться день, неделю, несколько лет, но в итоге мы все равно обречены на потерю. Плоть остается жива, а душа рано или поздно получит смертельный удар. Да, это идеальное преступление, ибо мы никогда не узнаем, кто убил радость нашего бытия, по каким мотивам, и где скрывается виновный.

А они, эти виновные, не открывающие своих имен, сознают ли они, что делают? Пожалуй, что нет, ибо и они тоже становятся жертвами ими же творимой дей­ствительности, и не важно, подавлены ли они или дерз­ки, бессильны или могущественны.

Они не понимают и никогда не поймут мир Афины. Да это ведь только так говорится – «мир Афины». При­ходится признать, что она оказалась здесь проездом, словно по чьему-то одолжению, и так, будто жила в роскошном дворце, ела диковинные яства, но при этом сознавала: это всего лишь праздник, дворец – чужой, и не на ее деньги куплены эта изысканная снедь, и придет час – погаснут огни, хозяева лягут спать, слуги разой­дутся по своим комнатам, двери закроются, а мы сно­ва окажемся на улице, ожидая, когда такси или автобус вернет нас в наше убогое повседневье.

Я возвращаюсь. Верней сказать – какая-то часть меня возвращается в тот мир, где значение имеет лишь то, что мы видим, осязаем и можем объяснить. Я снова хочу получать штрафы за превышение скорости, стоять в очереди к окошку банка, хочу жаловаться на вечную нехватку времени, смотреть фильмы ужасов и гонки «Формулы-1». Вот она – вселенная, с которой сужде­но мне сосуществовать до конца дней моих: я женюсь, у меня будут дети, и прошлое отодвинется в дальнюю даль, станет полузабытым воспоминанием, чтобы в конце заставить меня спрашивать: как мог я быть таким слепцом, как мог я быть таким наивным?

А еще я знаю, что, когда придет ночь, другая часть моего существа отправится блуждать в пространстве, вступая в контакт с вещами не менее реальными, чем пачка сигарет или стакан джина передо мной. Моя душа будет танцевать с душой Афины, я пребуду с нею во сне, а проснувшись в холодном поту, пойду на кухню выпить воды и пойму: чтобы вступать в схватку с при­зраками, надо использовать вещи, которые не являются частью действительности. И тогда, последовав совету деда, я положу открытую бритву на прикроватный сто­лик – будет чем перерезать продолжение сна.

На следующий день взгляну на бритву не без раска­янья. Но делать нечего: надо снова привыкать к этому миру, а иначе я потеряю рассудок.

Андреа Мак-Кейн, 32 года актриса

Никто никем не может манипулировать. Оба сознают, что делают, даже если потом один из них будет жаловаться, что его исполь­зовали».

Так говорила Афина – но действовала противопо­ложным образом, ибо без зазрения совести использо­вала меня и мною манипулировала, не обращая ни ма­лейшего внимания на мои чувства. Дело становилось еще серьезней, когда мы заговаривали о магии – ведь Афина была моей наставницей, призванной передать священные тайны и пробудить к жизни неведомые силы, дремлющие в каждом из нас. А когда отплываешь в это море, слепо доверяешь своему вожатому, полагая, что он знает больше.

Так вот, смею вас уверить – не знает! Ни Афина, ни Эдда, ни люди, с которыми я познакомилась благодаря им. Она уверяла меня, что, когда учит других, учится сама, и, хотя поначалу я отказывалась этому верить, позднее мне пришлось убедиться, что так оно и есть и что это – один из многочисленных ее способов заста­вить нас ослабить бдительность и поддаться ее чарам.

Люди, ведущие духовный поиск, размышлениям не предаются – они хотят результатов. Хотят чувствовать свое могущество, хотят выделиться из безликого, безы­мянного множества. Хотят быть особенными. Афина чудовищно играла чувствами других людей.

Мне кажется, что в прошлом она питала безмерное восхищение к святой Терезе {Святая Тереза младенца Иисуса (1873-1897). Монахиня-кармелитка из обители в Лизье. До пострижения – Тереза Мартен. Канонизиро­вана в 1925 году. – Прим. перев.). Католическая религия меня не интересует, но, сколько я знаю, кармелитка из Лизье получила нечто вроде мистического и физического причастия от Бога. Афина однажды заметила, что хотела бы, чтобы ее судьба была похожа на судьбу праведницы. Однако в этом случае ей следовало бы уйти в монастырь, посвятить свою жизнь созерцанию или помощи бедным. Что ж, так она принесла бы гораздо больше пользы миру и представляла бы куда меньше опасности для нас – для тех, кого музыкой и обрядами вводила в особое – по­добное интоксикации – состояние, позволявшее встре­титься с самым лучшим, но и с самым скверным из того, что таится в душе каждого из нас.

Я разыскала ее, желая найти смысл своей жизни, – хоть и скрыла это в нашу первую встречу. Мне следова­ло с самого начала понять, что Афину это не слишком занимало, – она хотела жить, танцевать, заниматься любовью, путешествовать, собирать вокруг себя людей, чтобы демонстрировать им свои дарования и мудрость. Хотела дразнить соседей, хотела наслаждаться всем, что есть в нас приземленно-мирского, причем так, чтобы на этот ее поиск всегда падал некий отблеск духовности.

Встречались ли мы для магических ритуалов или просто шли в бар, я постоянно чувствовала над собой ее власть, проявлявшуюся столь мощно, что ее, каза­лось, можно было ощутить физически. Сначала меня это завораживало и я хотела во всем быть похожей на Афину. Но однажды, когда мы с ней сидели в каком-то баре, она завела речь о «Третьем Ритуале», затрагиваю­щем сексуальность. И сделала это при моем возлюблен­ном. Предлог был – обучить меня. А истинная цель – обольстить человека, которого я любила.

Ну и, разумеется, ей это в конце концов удалось.

Не стоит дурно говорить о людях, перешедших из этого мира в мир астральный. Афина не обязана была давать мне отчет – она отвечала только перед теми си­лами, которые направляла не на преумножение добра в человечестве и не на свое духовное совершенствование, но на извлечение выгоды для самой себя.

И хуже всего было то, что наши совместные начи­нания могли бы привести к успеху, если бы не ее неодо­лимое стремление выставлять себя напоказ – нечто вроде духовного эксгибиционизма. Если бы она всего лишь вела себя скромней и незаметней, сегодня мы вместе исполняли бы предназначение, к которому были призваны. Но нет – она не умела держать себя в узде, и считала себя хранительницей истины, и была убежде­на, что одолеет все препоны, используя только свой дар обольщения.

Что же в итоге? В итоге я осталась одна. Но бросить на полпути начатую работу не могу – я должна идти до конца, хотя иногда остро ощущаю свою слабость и почти всегда нахожусь в унынии и упадке.

Меня не удивляет, что ее жизнь кончилась так, как она кончилась: Афина постоянно заигрывала с опаснос­тью. Говорят, будто у интровертов жизнь складывается счастливее, нежели у экстравертов, которым приходит­ся компенсировать это, показывая всем и самим себе, что всем довольны, что веселы и радостны и что жизнь им улыбается. Не знаю, как с другими, но в отношении Афины это наблюдение абсолютно верно.

Афина была уверена в своей харизме и причиняла страдания всем, кто ее любил.

В том числе и мне.

Дейдра О'Нил, 37 лет, врач, известна также как Эдда

Если мужчина, которого мы, в сущности, едва знаем, позвонит нам, скажет несколь­ко слов, не говоря ничего особенного, ни на что не наме­кая, но именно таким образом оказывая нам внимание, столь редко получаемое нами, то мы вполне способны влюбиться в него и в ту же ночь оказаться с ним в по­стели. Да, мы таковы, и ничего тут такого нет: в природе женщины – легко раскрываться навстречу любви.